Мы условились встретиться в кафе. «Дома нам не дадут спокойно поговорить, – сказала мне по телефону мама троих детей Олеся Подкопаева. – Сегодня? Так, английского у детей нет, репетиции позже… да, сегодня смогу!».
Еще недавно в Благовещенске, пожалуй, не было ни одного человека, который не знал историю Олеси Подкопаевой, «той, рыженькой, из "Ровесников"», у которой на 6-м месяце беременности неожиданно развился острый лейкоз. Деньги на лечение в Южной Корее собирали всем миром, всем миром и переживали, что будет с малышом, справится ли с недугом мама. С тех пор прошло три года. Рыжие кудрявые волосы до плеч – визитная карточка Олеси – и прежняя обаятельная улыбка. Все, как и раньше. «Я начала новую жизнь», – улыбается Олеся. Какая она теперь, эта новая жизнь, и как Олеся пережила старую, об этом в материале Амур.life.
Первая мысль после диагноза – это неправда
– Да я вообще никогда не болела! Бывало вся семья свалится с каким-нибудь ОРВИ, а я бегаю, мне нипочем. И в родне у нас ни у кого такого заболевания не было. Все долгожители. У меня муж возмущался: «Ты же никогда не болела, почему один раз заболела и сразу так серьезно?».
Ровно три года назад, в мае 2015-го, все и случилось. Болезнь развилась буквально за три дня – острый лейкоз. До такой степени, что кровь потекла – под кожей, везде просто. Понимаете, кровь резко перестала сворачиваться. То есть мне сделали укол, и образовывается сразу такая большая лужа. Меня за один день перевозили из одной больницы в другую, пока врачи не поняли, в чем дело.
Когда мне сказали – лейкоз, первые мысли были «неправда, у меня не может быть такого». Мне даже сейчас врачи так и не могут сказать, откуда эта болезнь взялась! Я так понимаю, что это какие-то хромосомные изменения. То ли беременность так повлияла, то ли какой-то вирус. Я тогда в больницу поступила с ларингитом. Никто не знает, откуда оно пришло, куда ушло, и вернется ли оно, тоже никто не знает.
За это время я прошла четыре курса капельной химиотерапии в Южной Корее, а потом еще два года химиотерапии в таблетках уже здесь, в Благовещенске. Один курс расписан был на три месяца и стоил 30 тысяч рублей. И только в декабре 2017 года я перестала пить лекарства. Это было такое счастье! 15 декабря я приняла последнюю таблетку. Я все даты хорошо помню. Вроде к таблеткам уже привыкла, они сильно на меня не действовали, но сама психологическая зависимость от того, что нужно каждый день их пить, она, конечно, давила.
Для меня главное было – сохранить ребенка
– Мне здесь сразу сказали – ребенка не будет. Был собран консилиум, и, когда я спросила – а что с ребенком, мне ответили: «О чем вы думаете? Какой ребенок? У вас там эмбрион 20-недельный. Об этом даже речи быть не может. Роды могут случиться в любой момент, и никто сохранять его не будет». Это, собственно, и послужило главной причиной, почему мы решили лечиться в Южной Корее. Диагноз поставили 3 мая, а 5 мая я уже была в Корее.
Помню, когда я только узнала про лейкоз, ко мне в больницу пришла семья, и Кира, она такой позитивный ребенок, села возле меня, гладит живот и говорит: «Ты прости, Андрюша, что случилось это не до и не после твоего рождения, а именно сейчас, ну так уж получилось. Потерпи немного». У меня уже тогда появилась надежда, что Андрюше быть.
В южнокорейской клинике мне врачи сразу сказали: «Так, расставляем приоритеты: если случаются ранние роды, в кувез кладем? – Кладем. Если не случаются роды, донашиваем? – Донашиваем».
Они предлагали мне вариант родить во сне эмбрион и забыть, как будто ничего не было, если мы не хотим идти на риск. Но мы отказались. Да, риск, конечно же, был. Мы не знали, как химиотерапия отразится на ребенке. Все зависело от моего организма. По идее, молекулы «химии» больше, чем пропускная способность плаценты. Но кто знал, как поведет себя плацента? Она могла просто отмереть и все. Врачи мне сказали, что в 60 % случаях рождаются здоровые дети. Мы посчитали, что это большой процент, поэтому речи о том, чтобы избавиться от ребенка, даже не было.
Начались курсы химиотерапии. Малыш очень хорошо себя вел в утробе, даже в самые страшные моменты, когда у меня была температура под 40, тихонечко лежал и все. При этом мне понравилось, как мою беременность наблюдали в Корее. Каждую неделю они мне показывали, на сколько миллиметров вырос ребенок, на сколько граммов поправился. Показывали, что плацента не пропускает этот яд, что с ребенком все хорошо.
Я помню, когда у меня взяли пункцию после первого курса химиотерапии. Это было в Южной Корее 7 июня 2015 года. Врачи говорят, что я могу ехать домой, процесс к выздоровлению пошел: «Жить будете, только как – зависит от вас». Я тогда была еще беременная, и у меня появилась надежда, что все будет хорошо.
Рожала я здесь, в Благовещенске. Сама. Кесарево мне было противопоказано. На родах больше десятка врачей присутствовало. Все прошло хорошо, Андрюша родился быстро, он – молодец! 7 баллов по шкале Апгар, это очень хорошо при недоношенности.
И практически сразу после родов я улетела в Южную Корею на следующий курс химиотерапии. Андрюше было всего три дня. Каково мне было расстаться с ребенком? Это ужасно. Единственное, чем я себя успокаивала, что я оставляю ребенка с мамой. Мама легла с ним в роддом, спасибо огромное врачам, что разрешили это. На десятый день маму с Андрюшей уже выписали.
Я когда уезжала из роддома, была готова рыдать, настроилась, что сейчас выйду на улицу и поплачу спокойно. Выхожу, а там стоит такая толпа, весь «Ровесник», все с шарами. Не получилось поплакать (улыбается). Все проходило в такой суете, села в самолет. А так как мне в самолете плохо, я опять не поплакала. А в Корею прилетела, сразу на лечение и опять не поплакала.
Вернулась назад в Благовещенск через три недели. Мама моя в этом плане молодец – я приехала, она через час собралась и уехала домой. Наслаждайся, дочь! Я вроде хотела изображать из себя больную, а никак. Сразу переключилась на ребенка, болеть некогда.
Андрюша у нас сейчас пошел в садик, ему скоро три годика. Он какой-то не по годам взрослый. Например, сам засыпает. Не капризничает. Я и хочу его баловать, а он не разбалывается никак (улыбается).
Южнокорейская медицина отличается от российской подходом к пациентам
– В чем основное отличие нашей медицины от корейской? Что в нашей медицине есть система выходных дней, рабочих дней, праздников. И никого не волнует, в каком ты состоянии. То есть в 16:00 в пятницу врач ушла домой, тромбоциты у меня в норме. А за выходные тромбоциты упали до 7. Просто в меня пальцем ткни, и начнется кровоизлияние, меня просто не станет. Но тромбоциты мне влить не могут, потому что на станции переливания крови выходной, а врач должна была сделать заявку. Но не сделала, потому что в пятницу-то кровь была в норме. У врача – выходной. Дежурный врач не делает этих заявок. И я до понедельника лежу не дышу. В понедельник врач пришел – ага, нужны тромбоциты. Вот такие дела...
Три химиотерапии мы прошли в Южной Корее и одну решили здесь. И вот сразу с таким столкнулись. В Корее этого нет. Там каждые три часа какой-то контроль. Каждые три часа к тебе обязательно подходят медсестра и врач. Может, специалисты у нас такие же, может, лекарства у нас такие же, но исполнение другое.
Низкий поклон «Ровесникам»
Только на мое лечение в Южной Корее ушло 7 миллионов рублей. Это мы еще не подсчитывали проживание там моего мужа Виталия. Он же все время со мной был. У нас своих накоплений было около 1,5 миллиона. Поехали в Корею и думали, что нам хватит. Когда мы приехали, счет за первую «химию» составил более 2 миллионов рублей. Мы поняли, что надо обращаться к людям за помощью.
И тут машина завертелась. Огромную лепту внесли «Ровесники», без них мы бы не справились. Такую большую сумму за короткий период мы бы точно не собрали. «Ровесники» занимались сбором денег, они просто пересылали нам деньги и все. Низкий поклон им до земли! Потому что мы просто физически не могли этим заниматься. Моя мама была с детьми, муж со мной – в Корее. Наши родственники собрали миллиона полтора. Мы тогда выставили на продажу все: нашу квартиру, две «гостинки», машину, все, что у нас было. Но так как у нас на лечение всего было 4 месяца, деньги нужны были быстро. И как назло не продавалось ничего!
«Ровесники» – это вообще моя семья. Я руководила костюмерной и швейной мастерской, всех их попереодевала.
Они мне никогда не давали покоя (улыбается). Постоянно с шарами в больницу приходили, их не пускали, они под окнами стояли. Поздравительные видео мне присылали. Они очень хорошо меня поддержали. Да и сейчас по одному, по двое, то с цветами, то с конфетами приходят ко мне периодически.
Муж для меня открылся с другой стороны
Мой муж для меня во всей этой истории вообще открылся в новом свете. Он же, как было раньше: к кухонной плите не подходит, уколов не переносит, крови боится, впечатлительный. А тут как робот: супчик размалывает, из ложечки кормит. Я сейчас регулярно напоминаю ему о его подвигах (смеется), что это было для меня неожиданно.
Причем когда приехали сюда, все закончилось, и его как отрубило. Я как-то случайно себе сорвала ноготь на ноге, он уже спокойно – это мелочи жизни, справишься сама. Я как-то спросила у него, почему он так переменился в Корее, а он отвечает: «Я подумал, а как люди в войну?». Вот он так себя настроил, представляете? Я подсчитала, что в первую «химию» я бодрствовала всего 3-4 часа в сутки. В остальное время я спала. В промежутках он меня кормил чем-то, я даже не знаю, чем.
Когда собирали деньги, я вообще ни о чем не думала. Лежала и все. А вот Виталий сильно переживал, что денег не хватит. На него вся эта нагрузка легла. Елена Владимировна Федина, руководитель «Ровесников», каждый день с ним на связи была, как часы: «Не переживай, все будет».
Новая жизнь в новой квартире
Сейчас мы поменяли жилье. У нас квартира была двухкомнатная, и кухня соединена с залом. То есть детская кроватка стояла вот в этой кухне-зале. Андрюшу спать уложу, девчонки придут из «Ровесников», холодильником хлопнули, он проснулся. И так постоянно. Плюс я понимала, что надо что-то менять. Эти стены, которые я видела, когда болела, я уже видеть не могла. И вот как будто звезды сошлись: в один день мы продали и квартиру, и «гостинки». На следующий день купили другую, трехкомнатную, квартиру. Все, началась новая жизнь. Я была такая счастливая!
Мы даже старшей, 15-летней Кристине, школу поменяли. Кира-то помладше, ей сейчас 11 лет, а когда все это случилось, ей было 8. Ее учительница в начальной школе взяла под крыло, и Кира все спокойнее перенесла. А у Кристины это проходило сложнее. Получит плохую оценку, и ей в школе говорят: «Вот у тебя и так мама болеет, а ты ее еще расстраиваешь». И каждый раз вроде как с благими намерениями, но ребенку об этом постоянно напоминали. Мы решили перейти в другую школу. И она сразу как-то успокоилась. Мы стараемся о том времени вообще забыть.
Как девочки пережили то время? Я сейчас ловлю себя на мысли, что, когда первый раз я уехала в Корею, им даже никто ничего толком не сказал, не объяснил. Они даже не знали, в какой день я уезжаю. То есть до такой степени было не до них. Они где-то какие-то обрывки фраз слышали и все. Я же уезжала экстренно. Заскочила из больницы домой, девочки были в школе, мы не увиделись. Мужу было тоже не до этого: он бегал, билеты покупал, деньги искал.
Потом уже, когда я вернулась, мы обсудили эту ситуацию. Я уже сейчас понимаю, что и слезы у них, конечно, были, и переживания.
Я полностью посвятила себя семье
Сейчас весь курс лечения я прошла, теперь моя задача наблюдаться. Я безумно благодарна нашему профессору Валерию Войцеховскому. Он меня ведет, я сдаю анализы, результаты ему по Whats’App пересылаю, на связи с ним постоянно. Теперь в течение еще ближайших двух лет строгий контроль: каждые три месяца сдаю пункцию. Пункцию берут здесь, а материал отправляем в Москву самолетом. Там делают исследования.
Как я пережила эти три года? Да так и пережила… У меня был очень щадящий режим. На улицу выходила, что называется, по праздникам, потому что болеть ни в коем случае нельзя.
Одно время я начала все забывать, людей забывать, я так испугалась. А врач мне сказал, что это защитная реакция организма, надо все забыть. Организм же не знает, что ты хочешь помнить, а что нет. Иду по улице, люди со мной здороваются, а я их не помню. Такая паника была! А потом ничего, всех вспомнила.
Как только я прекратила пить последнюю таблетку, начала вести образ жизни нормальной мамы. Пошла на все утренники, на все репетиции, куда только можно было.
Вот недавно закончила обучение в автошколе, получила водительское удостоверение. Мне так понравилось учиться, у меня такая ясная голова, в ней нет ничего плохого!
Занимаюсь детьми, домашним хозяйством, школой. На работу, в «Ровесник», я пока выходить не планирую. Я даже физически не успеваю. У меня еще до сих пор строгий режим – завтрак, обед, ужин по расписанию, сонный час, как положено. Жесткая диета – обязательно должна быть мясная пища. Утром творог, яичница. Зато здоровое питание (улыбается).
Я сама как ребенок еще. Встаю вместе с детьми: в школу, в садик, всех развезла. Потом легла, еще поспала. Организм пока ослабленный, хронические болячки обостряются. Сейчас только-только он восстанавливается. Теперь я полностью посвящаю себя детям, семье. Андрюша пошел в садик. Как все детки, болеет.
По мере сил, думаю, что вернусь на работу. Но только когда буду готова физически. Я себя не напрягаю вообще, иногда ложусь спать раньше детей. Никаких стрессов, никаких нервов.
Летом хотим съездить во Владивосток. Солнце много мне нельзя, дети тоже все белокожие. Вот поедем, посидим в тенечке дня три, и домой. Вот и все путешествие.
После болезни я по-другому стала относиться к жизни. Стала понимать лучше людей, мудрее что ли стала… Всем действиям человека стараюсь найти какое-то оправдание. Мне каждого жалко. Я и раньше-то ни с кем не ругалась, а теперь тем более не могу. Жизнь полюбила больше. Утром встали все, все здоровы и слава богу. Раньше работала круглосуточно, детей не видела практически. А сейчас приоритеты поменяла. Да, я там, на работе, всех люблю, но главное для меня все-таки семья.
При использовании материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт AMUR.LIFE обязательна.
